Писано с натуры. 2012 г.
Не могу прийти в себя. Сегодня ночью мне показалось, будто я понял, что такое мозаика. Мне приснилось, что фрагменты смальты – это зерна в початке, и каждое зерно, как полагается, – начало новой небывалой жизни.
А сейчас я стою внутри Сан-Витале и самого себя чувствую зерном или камнем, вправленным в это неимовенрное сияние. Не понимаю, как можно было создать столь тонкие, нежные, богатые, задевающие за все струны твоей внутренней арфы образы в такие жестокие времена.
Нет ли связи между жестокостью, коварством, вероломностью эпохи и высокой проникновенностью образов? Наверное нет.
Здесь нет ни одного квадратного сантиметра, который не хотелось бы запомнить навсегда, уберечь от времени, увековечить. Впрочем, это ты, смертный зритель, нуждаешься в увековечении. И пока ты смотришь, задрав голову, прибавляешь свое зрение к этому золоту, кажется, что оно разгорается от твоего взгляда, словно ты подливаешь масла в этот византийский огонь.
Чего тут больше? Наивности? Утонченности? Веры в то, что на это смотрит Бог? Или понимание того, что ты УЖЕ в Царствии Небесном, и никакие превратности жестокого мира до тебя не доберутся, пока ты смотришь на это? Это Царствие Небесное не римское, не константинопольское, не киевское, не московское. Оно и римское, и константинопольское, и киевское, и московское, и тибетское, и киотское. И пока ты смотришь, ты везде, ты всегда, как пчела в меду, даже не сопротивляющаяся тяжести этого медвяного сияния.
![IMG_5076 IMG_5076]()
![IMG_5080 IMG_5080]()
![IMG_5092 IMG_5092]()
![IMG_5093 IMG_5093]()
![IMG_5103- IMG_5103-]()
![IMG_5162 IMG_5162]()
![IMG_5182 IMG_5182]()
![IMG_5182- IMG_5182-]()
![IMG_5212 IMG_5212]()
![IMG_5253 IMG_5253]()
![IMG_5257- IMG_5257-]()
![IMG_5262 IMG_5262]()
![IMG_5266 IMG_5266]()
![IMG_5312- IMG_5312-]()
![IMG_5317 IMG_5317]()
Не могу прийти в себя. Сегодня ночью мне показалось, будто я понял, что такое мозаика. Мне приснилось, что фрагменты смальты – это зерна в початке, и каждое зерно, как полагается, – начало новой небывалой жизни.
А сейчас я стою внутри Сан-Витале и самого себя чувствую зерном или камнем, вправленным в это неимовенрное сияние. Не понимаю, как можно было создать столь тонкие, нежные, богатые, задевающие за все струны твоей внутренней арфы образы в такие жестокие времена.
Нет ли связи между жестокостью, коварством, вероломностью эпохи и высокой проникновенностью образов? Наверное нет.
Здесь нет ни одного квадратного сантиметра, который не хотелось бы запомнить навсегда, уберечь от времени, увековечить. Впрочем, это ты, смертный зритель, нуждаешься в увековечении. И пока ты смотришь, задрав голову, прибавляешь свое зрение к этому золоту, кажется, что оно разгорается от твоего взгляда, словно ты подливаешь масла в этот византийский огонь.
Чего тут больше? Наивности? Утонченности? Веры в то, что на это смотрит Бог? Или понимание того, что ты УЖЕ в Царствии Небесном, и никакие превратности жестокого мира до тебя не доберутся, пока ты смотришь на это? Это Царствие Небесное не римское, не константинопольское, не киевское, не московское. Оно и римское, и константинопольское, и киевское, и московское, и тибетское, и киотское. И пока ты смотришь, ты везде, ты всегда, как пчела в меду, даже не сопротивляющаяся тяжести этого медвяного сияния.















