Бернини

До прошлого года я относился к скульптуре как к элементу декоративного украшения архитектурных ансамблей и никак не мог заставить себя увидеть в статуях или рельефах самостоятальные произведения искусства. Мне был смешно, когда я слышал, что кто-то возводит скульптуру на один уровень с живописью, и никакие конёнковы с микеанджелами переубедить меня не могли. Разумеется, я сокрушением сознавал свою неправоту, но... своим глазам верил больше, чем восторженным вздохам искусствоведов и искусствофилов. Право, даже посещение Пергамона с головокружительными по красоте и силе эллинистическими рельефами битвы богов с титанами лишь укрепило меня в моём заблуждении – грандиозные фигуры в бешеном вихре сражения контрастировали со спокойным величием лестницы, кою обрамляли, и именно этот контраст был гениален, эта вписанность титанического рельефа в здание. Что уж там говорить о шедеврах Микелеанджело Боунаротти, чьи работы всегда – части целого, чего-то большего, чем Давид и Моисей...
Но в прошлом году, в галерее Боргезе в Риме, я действительно понял, что неправ.



Я увидел «Аполлона, преследующего Дафну» Бернини. Первый раз я стоял перед скульптурой, которая превосходила любую мыслимую живописную работу.

Ну, все читали «Метаморфозы» Овидия или, на худой конец «Легенды и мифы Древней Греции» Н.А.Куна, так что сюжет все помнят: нимфа Дафна, преследуемая влюблённым Аполлоном, превратилась в лавр. И Бернини невероятным образом зафиксировал именно момент метаморфозы. Скульптура живёт во времени, меняясь под нашим взглядом. Если смотреть с левой стороны, в профиль, мы видим страх нимфы и ликование преследователя, который почти настиг беглянку. Но когда мы движемся вперед и поворачиваемся к скульптуре анфас, выражение меняется. Дафна оказывается спокойнее, чем нам показалось, а на лице Аполлона проступает ужас и отчаяние. Такого эффекта Бернини достигает за счёт движения теней по скульптуре. И это не фокус, а художественный эффект, гармоничный, прекрасный, трогающий каждого, кто видит скульптуру. Это нежность и ощущение ускользающего мгновения, которое утеряно и больше никогда не повторится. Мгновение перед счастьем, ускользающим навсегда. Счастьем, которого не будет.



Казалось бы, уникальная работа? Ведь достижение подобного эффекта настолько сложно, что он представляется неповторимым. Однако Бернини смог ещё раз применить тот же приём – не повторить свой шедевр, а создать нечто, достойное стоять рядом с «Аполлоном и Дафной» и выглядеть столь же неповторимым. Я имею в виду, конечно, «Плутона, похищающего Прозерпину», стоящую в соседнем зале той же галереи Боргезе.



И рядом с ней – «Давид», выполненный тогда же, одновременно с двумя другими шедеврами, разумеется, чтобы доказать, что он, двадцатипятилетний Джованни-Лоренцо Бернини, скульптор, сын скульптора Пьетро Бернини, равновелик Донателло, Вероккио, Микелеанджело, тоже обращавшимися к этому образу. "Давид" - это "воинствующий плебей", бунтарь, в нем нет ясности и простоты скульптур кватроченто, классической гармонии Высокого Ренесанса. Его тонкие губы упрямо сжаты, мелкие глаза зло сузились, фигура предельно динамична, тело почти повернуто вокруг своей оси» - пишет Мария Васильчук. Это хорошее описание. Давид Бернини психологически напряжён и, уж, конечно, нет в нём ясной гармоничности. Это эталон искусства барокко, которое, по словам Вёльфилина, от двумерной статичной сосредоточенности резко перешло к динамической экспрессии в трёх изменениях. «Я победил мрамор и сделал его гибким, как воск, - сказал Бернини. - И этим самым смог до известной степени объединить скульптуру с живописью»



Весь Рим забит работами Бернини. Собственно говоря, Рим – грандиозная авторская выставка этого гениального скульптора, у которого, разумеется, были и провалы. Знаменитые несуразные колокольни «ослиные уши» на Пантеоне, на протяжении двухсот лет позорившие Бернини, постыдная неудача с перестройкой Собора Святого Петра, который после инноваций Бернини чуть не рухнул на голову Его Святейшества Урбана VIII (впрочем, площать перед собором, построенная Бернини, незабываемо прекрасна), ещё несколько провалов, так что обиженный Бернини начал для самооправдания работать над скульптурой «Истина», долженствующей утвердить победу его гениальности над злоязычием врагов – таких, например, как ехидный Сальватор Роза, высмеивавший скульптора со сцены своего театра, и неистовый Борромини, сумрачный гений, склонный к депрессиями и приступам мрачного сарказма. Однако «Истина» стала последней неудачей Бернини – ну, плохая скульптура, претенциозная, неживая, попросту слабая... Хотя это совершенно неважно. Гениальных, головокружительно прекрасных работ у Бернини столько, что отдельные неудачи тонут в них, как капли в океане. Ангелы, святые, надгробные портреты, наконец, поразительная Святая Тереза, содрогающаяся в оргазме под золотыми стрелами, откинувшаяся на нежно-мраморные облака...